Шум потока сперва заглушил лязг железа и крики; Ка-Ян обернулся, не то наконец разобрав их, не то от тяжелого взгляда в спину. Энори — не ожидал, обрадовался ему — стоял невдалеке, у самого края обрыва, прислонившись к дереву, будто лишь на несколько мгновений приостановился. Но радость вмиг пригасла. Ка-Ян часто охотился в родных горах, и, рысь или волка заметив, сразу понимал, готово ли животное броситься. Сейчас вспомнил такие встречи. Сам не понял, с чего бы: ведь столько ночей сидели у одного костра. И снова ветер донес крики: молодой рухэйи рванулся было мимо бывшего проводника, на шум схватки.

— Нет, — сказал Энори, и тело перестало слушаться, ноги подогнулись, будто стали соломенными.

— Ты слышишь?!

— Пускай.

— Что… ты… — голос подвел. Не потому, что испугало поведение собственного тела, тем паче не вызывал страха человек напротив, неважно, владел ли он волшебной силой. Но предательства — не ожидал.

— Лучше не говори ничего, твои чувства мне и так понятны, — закатное солнце высветлило глаза былого приятеля, сделало желтыми, как у рыси. И ветка колышется у лица: из-за движения тени то светлее оно, то темнее.

— Ты их привел, — сказал ординарец, и лишь после этого сам осознал — это правда.

— Да, я.

— Но зачем?

— Они мне ближе, чем вы.

Слова эти неожиданно почти успокоили. Что ж… это было не удивительно. Предавший один раз может предать и другой.

— И что будешь делать?

— Я сам не знаю, — сказал Энори, будто пожаловался, — Было уже два раза — обрыв и человек, которого я не хотел убивать, но казалось нужно.

— Тогда почему бы не дать мне пройти?

Он, кажется, даже обрадовался:

— Что ж, хорошо. Если выберешь вернуться к своим, иди по этой тропинке. Но вряд ли ты выживешь, очень злы на вас люди, — видно, он ощутил колебания Ка-Яна, прибавил: — Если хочешь на волю — прыгай. В другую сторону краем обрыва я тебя не пущу.

— Но тут высоко.

— Высоко, и все же достаточно глубины, если на камни не попадешь. Умеешь плавать — выберешься, или течение вынесет. Больше я ничего не могу предложить. И за нож не хватайся, — посоветовал даже грустно, но почему-то Ка-Ян поверил, как верил ему всю дорогу, даже когда сомневались все остальные.

— Не боишься, что я все расскажу? — обронил он, ощущая, как ползет холодок по коже, и чувство это неожиданно придавало сил.

— Было бы кому, — отозвался Энори будто бы даже с укором. — Крестьянам из деревенек — некто провел вас? Да и не поверят тебе, если даже дадут говорить.

Звон железа и крики вдалеке стихли. И не понятно ведь, чья победа… Трусость выбирать или глупость?

Когда раздался плеск воды далеко внизу, человек сверху его бы не расслышал.

В схватке с рухэй погибли только двое солдат Хинаи, слишком уж неожиданным было нападение. Одним из погибших оказался тот парень, что спросил Энори про Сосновую; это сочли наказанием за непочтительность. Из рухэй живыми взяли одного, его хотели направить под охраной в Сосновую, но, когда его, привязанного к дереву, ненадолго оставили без присмотра, нашли — непонятно с чего — уже мертвым. Поэтому в крепость охранников отрядили сопровождать только Энори — не как пленника, разумеется.

А он словно никак решиться не мог, ехать ли, но сотника больше убеждать не пытался. Тот, в свою очередь, тихонько наказал провожатым — берегите, как свою душу.

Больше старый солдат сделать ничего не мог, и направился за остатками чужого отряда по второму пути.

Глава 9

Если взять большой мешок с камнями и сбросить пологим склоном, из которого торчат узловатые корни, а к мешку привязать человека, это и будет езда на лошади рысью. Майэрин сначала была уверена, что покалечится, потом — что умрет, а потом уже и рада бы умереть.

Через четверть часа, миновав окрестности Срединной, путники остановились и Рииши взял Майэрин себе в седло, второго коня оставил на смену.

— Так хоть немного лучше будет. Ты прости, что не сразу, но тогда нас бы любой запомнил, — сказал, оправдываясь, будто в чем виноват был.

— Как вы на них ездите? — спросила совершено разбитая девушка.

— Я научу тебя потом. Тебе понравится, — пообещал он, трогаясь с места.

«Если бы мы ехали шагом, никуда не спешили, и все было спокойно вокруг…»

Тогда да, тогда сколько угодно. Можно было даже представить себя, скачущую во весь опор и смеющуюся, мол, догоняй! Ведь бывают и девушки-всадницы.

На этом оборвалась мысль, стало не до мечтаний.

Но почему-то даже эту скачку ни на что бы не променяла. Смотреть только вперед, словно вот-вот и доберутся, и руку его на талии чувствовать, остальное пустяки.

…Служанка, приставленная к ней дядюшкой, в крепости отговаривала от побега. Ладно, муж ваш как хочет, помочь ему — долг понятный, но вы-то! Сидите тихонечко, потом все уляжется, и вернетесь.

В ней не было почтительности, она служила не Майэрин, и, верно, проклинала новую госпожу за то, что по ее милости оказалась в центре переворота. И к Рииши у нее не было особого уважения, напротив, удивлялась, что Майэрин беспокоится, мечется пойманной рыбкой.

«Да вы, никак, его любите?»

«Не знаю. Но не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое».

Ни в какую из крепостей Ожерелья он, разумеется, не собирался. Но и речи быть не могло, чтобы скакать прямиком в Осорэи. Разве что он хотел бы лишиться жены.

…Почти повисла на лошади, когда после короткого перерыва снова подсаживал ее, непонятно, как еще держится. Знал, что Майэрин трудно будет, но сам привык к седлу с ранней юности, и забыл уже, каково это — совсем новичкам. Краем глаза заметила его взгляд, попыталась улыбнуться. За что ей все это… жила бы спокойно в любящей семье.

— Куда эта дорога? — спросила, когда выехали на тракт, мощеный булыжником. — Не в Осорэи ли?

— Туда, нам надо вернуться.

— Нет, — сказала Майэрин, ухватив повод, — Ты же знаешь, что там скоро будет.

— Вот я и хочу предупредить господина Айю, и остальных.

— Тебя еще на воротах задержат, у Суро наверняка уже свои люди в городской страже. И ничего ты не сделаешь, даже если пропустят; предупредишь десяток человек, а большего не успеете.

— Только не требуй от меня сидеть в стороне.

— Я и не требую, но не равняй себя с голубями по скорости! Их у Суро довольно! И в этот раз тебя точно не выпустят, а мне… — она неожиданно разрыдалась. Рииши не привык иметь дело с женскими слезами, поначалу опешил, но потом понял — как же она устала и испугана. Жестоко и глупо теперь все время ждать от нее стойкости закаленного в боях ветерана!

Она промокнула глаза косой, выпавшей из прически.

— Ты прости меня, — сказал Рииши, — Я совсем не этого хотел. А тебе в самом деле не нужно возвращаться, плохо будет в Осорэи. Куда тебя отвезти? Тут неподалеку есть поместье твоей родни или верных Дому людей?

— Кто сейчас может поручиться за чужую верность, — грустно сказала Майэрин, — Отвези меня к Ольховому ручью, там живет двоюродная сестра отца, я ее очень люблю. И ее мужа, они хорошие.

Ольховый ручей, к счастью, был по дороге, хотя и несколько в стороне. Рииши терял два часа, но армия идет медленно, он все равно ее серьезно опережал. Если только заговорщики в самом Осорэи не убили своих противников исподтишка.

Поместье оказалось уютным, как, похоже, у всех Аэмара, и маленьким. Беглецов встретили испуганно, однако довольно радушно. Тетушка просто хлопотала, а ее муж словно бы что-то решал. И, кажется, удивлен был таким визитом, но не тем, что случилось в Срединной.

Передать им девушку и сразу умчаться Рииши мог, но не стоило так поступать с возможными союзниками. Пришлось все рассказать, и снова потерять время. Кожей чувствовал, как оно уходит, царапая когтистыми лапками на прощание.

Муж тетушки Майэрин наружность имел очень располагающую, а голос еще более приятный, такой доверительный. И этим голосом он принялся объяснять гостю, что самоубийство лучше будет совершить тут, в садике, под красивыми глициниями, а не мчаться для этого в Осорэи.